Я во все глаза смотрел на строение и понимал, что зрелище удивительное. Старых фотографий было так мало, что в моем времени никто уже и не помнил, как все выглядело до аварии. Все фотографии и материалы, что можно будет откопать в интернете, в подавляющем большинстве будут уже с возведенным уродливым «саркофагом». Сложно сказать, какие чувства я при этом испытывал.

— Леха! Ты чего встал? — окликнул меня Артем.

Я тут же вернулся к реальности.

— А? Что сказал?

— Все нормально? Чего отстал?

Я махнул рукой, мол, все нормально.

Оказалось, что я настолько увлекся осмотром внешнего вида белых стен, облицованных мелкой квадратной плиткой, что отстал от группы. Отвлекся от своих мыслей, поторопился догнать остальных.

— Товарищ инженер! — вдруг обратился к Григорьеву Денисов. — А какой самый страшный исход событий, если вдруг случится авария на одном из реакторов? Расплавление ядра?

Уж не знаю, зачем он это спросил, но Григорьев поторопился все объяснить так, чтобы мы поняли. Тем более, все парни навострили уши — все-таки это частично затрагивало причину нашего появления здесь.

— Где?

— Да хотя бы здесь? — младший сержант указал на четвертый энергоблок. Даже мне было интересно послушать размышления человека, который сам еще не знает, что станет причиной аварии.

— Расплавление активной зоны реактора, конечно, возможно, но чтобы это сделать, нужно очень постараться, — произнес инженер. — Но даже это не самое страшное.

— А что же тогда?

— Ну... — он демонстративно задумался. — Пожалуй, самый страшный кошмар, который может случиться, это взрыв самого реактора и открытие активной зоны. Все ядерное топливо будет выброшено наружу, а это смертельное заражение всей территории, земли и воды, даже воздуха. Рядом река Припять, дальше Днепр. А под нами огромный водоносный горизонт. Про масштаб разрушений я вообще молчу... Это же ядерная бомба! Но! Такого никогда не случится, потому что советский реактор РБМК не взрывается. Это научно доказано. Его конструктор Доллежаль, а позднее и академик Александров публично заявляли, что реактор можно смело ставить на Красной Площади в Москве и влияние будет такое же, как у большого самовара.

Я бы с ним поспорил, ох как поспорил бы. Подобное никогда не случится, да, конечно... Знал бы этот Григорьев, что произойдет с этими стенами через несколько месяцев. Впрочем, его винить не за что — этот молодой специалист, как и сотни других инженеров и физиков атомщиков по всей стране, свято верили в безаварийность реакторов такого типа. Им говорили — все хорошо, все нормально. И они верили, а на самом деле было наоборот.

К чему это приведет в дальнейшем — понятно.

— А можно его намеренно взорвать? — поинтересовался я. Очень уж мне хотелось узнать его мнение.

— Зачем? — искренне удивился инженер.

— Ну, например с точки зрения экономики. Враг ведь тоже не дурак. Чтобы станция не могла вырабатывать электричество. Это ж какой удар по всей энергосистеме этой части страны. Разрушения, пожары.

Григорьев застыл, обдумывая каждое слово.

— В целом вы правы, но я не понимаю, кто на такое пойдет?

Ответить никто не смог. А я не стал.

По возвращению к зданию администрации, нас уже ждал командир группы старший лейтенант Корнеев. Капитана Гнездова по-прежнему не было ни видно, ни слышно.

— «Барьер», внимание! — произнес офицер, обводя нас всех суровым взглядом. — Сегодня первая практическая тренировка. Честно скажу, по ним многие наши договоренности с руководством станции были неоднократно пересмотрены.

— А что за задание? — громко спросил я.

— Очень ответственное и интересное, — загадочно ухмыльнулся старлей. — Кстати, Савельев! Как раз ты для него, подойдешь лучше остальных!

Глава 10. Учебный диверсант

— Ну что, ты все понял? — еще раз спросил старший лейтенант Корнеев, пытаясь определить, все ли аспекты я воспринял как надо.

— Так точно, — кивнул я. — Сделаю.

— Хорошо,— он закрыл красную папку, что держал в руках. — Ты самый перспективный кандидат, поэтому кураторы единогласно выбрали тебя на это дело.

— А как же сержант Горчаков? — поинтересовался я.

— Не совсем то, что требуется,— уклончиво ответил старлей. — Все, хватит болтать. На всякий случай еще раз спрошу — задачу понял?

— Угу...

— Что за ответ? — нахмурился Корнеев.

— Так точно!

— Тогда свободен! Приступай через сорок минут, — он передал мне обычную спортивную сумку.

После чего я покинул выделенный для руководителя группы кабинет, прикрыл за собой дверь. Взвесил выданную мне сумку. Не было никакой необходимости ее открывать, потому что и так знал, что внутри.

На часах было двенадцать часов ночи. Поставленная мне задача была очень интересной, но одновременно сложной. Меня только что назначили учебным диверсантом, задача которого проникнуть на станцию и заложить в помещение «Б331» макет взрывного устройства.

Я сначала улыбнулся, затем судорожно выдохнул. А как, блин, это сделать?

Мой пропуск не позволяет ходить по всей территории. Где находится это помещение и что внутри него нужно «взорвать», я тоже не знаю. Помощников у меня нет. Время на выполнение — двенадцать часов. Точнее, уже меньше.

Нет, определенно это задание имело огромное значение для всего нашего подразделения. Чтобы поймать диверсанта, нужно самому мыслить как диверсант. А как это сделать? Правильно, влезть в его шкуру.

Честно говоря, у нас было много занятий по выявлению противника, но ни одного, где объясняли, что нужно делать. Мне предстояло самому решить, что и как делать, каким методом действовать.

По легенде, мои сослуживцы не знали, что я учебный диверсант. Им сообщили, что меня отправляют куда-то к руководству, на оформление документов. Звучало не очень убедительно, но все отреагировали нормально.

Одежда у меня осталась прежней — темно-синяя «Афганка», от нее нужно было избавиться. В таком виде я привлеку к себе много внимания. Но с другой стороны, многие сотрудники уже знали, что на территории предприятия присутствовали студенты из Москвы. Однако суточный наряд на местах несения службы, был прекрасно осведомлен, куда нам можно ходить, а куда нет. Там раз-два и обчёлся. В итоге — палка о двух концах.

Однозначно, мне нужна другая одежда. А лучше, еще и пропуск.

Наверняка в комитете знали, что мой отец тоже работает на станции... Не могли не знать. Да сто процентов, что всю мою семью уже «прошерстили», вплоть до царских времен. Сегодня была не его смена, но это и не важно. Я все равно не знал, где он работает — четвертый блок большой, свободно разгуливать по нему и искать отца никто не даст.

Наряд «вэвэшников» сидел не только на определенных нам точках, но и на каждом этаже, во всех корпусах. В том числе и подвальных помещениях, где располагались бомбоубежища. Да, они здесь тоже были, на случай начала артиллерийских обстрелов или даже войны в целом.

Солдат на АЭС было человек пятьдесят точно. Были ещё и патрули. Скорее всего, на вечернем разводе их заранее проинструктировали, чтобы следующие сутки были особенно бдительны, потому что...

Кое-какой план я уже накидал. В нем, конечно, была уйма дыр и не стыковок, но это лучше, чем ничего. У меня еще было время вернуться в отведенное нам помещение. Сейчас, в ночное время, никто из наших не спал — у Горчакова и остальных была своя вводная, подробностей которой я естественно не знал.

В нашем помещении никого не было — кровати оказались пусты.

Отыскав среди вещей свой вещмешок, я покопался и вытащил оттуда папку, где хранил документы. Быстро вывалил содержимое наружу, нашел среди них украденный пропуск Андрея Нагорного. Сам не знаю почему, но чуйка подсказывала таскать его вместе с собой. Как оказалось, не зря.

Повертев его в руках, я понял, что он лучше моего — был разрешен пропуск почти во все зоны. Замечательно. Только вот фотография не соответствовала. Нагорный был постарше, лет на пять, может больше. Да и типаж совсем другой.